Жорж Санд - Волынщики [современная орфография]

— Разве вам не угодно танцевать со мной сегодня? — сказала Брюлета.

— Как не угодно! — отвечал он, глядя ей прямо в глаза. — Только вам-то угодно ли, чтобы я танцевал с вами?

— Очень. Вы чудесно танцуете.

— Так вы потому только этого и желаете?

Брюлета смутилась. Она видела, что Гюриель требует невозможного — нельзя же ей было, в самом деле, все ему так вдруг и высказать, а между тем, ей не хотелось приниматься за старые ужимки — так она боялась снова рассердить его и отбить у него смелость. Теренция помогла ей выйти из тягостного положения, упрекнув брата в том, что он слишком многого хочет за раз.

— Правда твоя, сестра, — отвечал Гюриель, — но я иначе действовать не умею. Послушайте, Брюлета, вы извините меня, но я попрошу вас обещать мне ни с кем не танцевать весь вечер, кроме меня. Иначе я не иду!

— Скажите на милость, — вскричала тетка, которая была превеселого нрава и все принимала к лучшему, — каков молодец!.. Ну, Брюлета, вижу, что этот парень по тебе: он шутить не любит. Только вот что, голубчик, — продолжала она, обращаясь к Гюриелю, — здесь не водится говорить все, что думаешь, и только тот у нас имеет право танцевать с девушкой несколько раз сряду, кому она отдаст свое сердце и руку.

— Ведь и у нас то же самое, тетка, — отвечал Гюриель. — Только отдаст ли мне Брюлета свое сердце или нет, а я непременно требую, чтобы она отдала мне свою руку на все танцы, на все до единого.

— Если Брюлета согласится, я не стану ей мешать, — сказала тетка. — Она у нас умница и знает, как себя вести. Я должна только ее предупредить, что об этом будут говорить.

— Брат, — сказала Теренция, — ты, кажется, с ума сошел. Разве так следует обходиться с такой скромной девушкой, как Брюлета? Какое же право ты имеешь на это?

— Пусть буду я сумасшедший, пусть будет она какая угодно скромница — все это дело возможное. Только я хочу, чтобы она для меня, сумасшедшего и безумного, отбросила свою скромность в сторону, да сейчас, сию же минуту. Я об одном только прошу ее: пробыть со мной до конца праздника. Потом, если она не захочет и слышать обо мне — ее воля.

— Ну хорошо, — сказала тетка, — а если ты покинешь ее потом, то кто загладит, кто вознаградит ее за тот вред, который ты ей причинишь?

— Она знает, что я никогда ее не покину, — отвечал Гюриель.

— Да объяснись же толком, — сказала тетка, обращаясь к Брюлете. — Я тут ни крошки не понимаю. Что вы, обручены с ним, что ли?

— Нет, — отвечал Гюриель, прежде чем Брюлета успела раскрыть рот. — Я никогда ничего не просил у нее, нет, никогда! А теперь только она, она одна, без советников и наставников, должна знать, может ли или нет наделить меня тем, чего я у нее прошу.

Брюлета, дрожа как лист, отвернулась к стене и закрыла лицо руками. С одной стороны она была довольна тем, что Гюриель так решительно с ней поступает. С другой, ей было досадно, что он так мало показывает снисхождения к ее боязливому и робкому нраву. Она была не то, что Теренция, и не могла вот так сию же минуту, при всех сказать «да», а между тем, выйти из этого затруднения не умела и принялась плакать.

Двадцать вторые посиделки

— Да ты, батюшка, кажется, и вправду сумасшедший! — сказала тетка, толкнув Гюриеля, который подошел к Брюлете, перепуганный и растроганный ее слезами.

И, взяв за руку племянницу, она начала утешать ее, прося потихоньку объяснить ей, что все это значит.

— Если бы дедушка твой был здесь, — сказала она, — он сам объяснил бы мне, что у вас такое с этим парнем, и распорядился бы, как ему угодно. А так как его нет с нами, и я заменяю тебе теперь отца и мать, то ты мне должна сказать всю правду. Если хочешь, я избавлю тебя от преследований и не только не приглашу к себе этого чудака или грубияна — право уж не знаю, как и назвать его — а попрошу еще оставить нас в покое.

— Именно так! — вскричал Гюриель. — Пусть скажет, чего она хочет. Я на все соглашусь без малейшей досады и сохраню к ней и уважение и дружбу. Если она считает меня чудаком или грубияном, никто ей не мешает отказать мне. Говорите же, Брюлета, ведь вы знаете, что во всяком случае я останусь вашим другом и слугой покорным.

— Будьте чем вам угодно, — сказала наконец Брюлета, вставая и протягивая ему руку. — Вы выручили меня из такой беды и столько претерпели за меня, что я не могу, да и не хочу отказать вам в такой безделице и буду танцевать с вами сколько вам угодно.

— Подумайте, однако ж, о том, что говорит вам тетушка, — отвечал Гюриель, взяв ее за руку. — Об этом будут говорить. И если между нами ничего не выйдет доброго, а с вашей стороны это дело весьма возможное, то все ваши намерения и предположения насчет замужества разрушатся или, по крайней мере, удадутся вам не так-то скоро.

— Что ж, невелика беда, — отвечала Брюлета. — Это не то, что броситься в смертельную опасность без страха и размышления. Извините, тетушка, — прибавила она, — я не могу вам сейчас же объяснять этого. Но будьте уверены, что племянница ваша любит вас, уважает и никогда не заставит краснеть за себя.

— Верю, душенька, — сказала добрая женщина, целуя ее. — Только что же мы станем отвечать на расспросы и толки?

— Да ничего, — сказала решительно Брюлета, — ровно ничего! Я дала себе слово не обращать внимания на людские толки: уж таков мой обычай, вы сами знаете.

Тогда Гюриель раз пять или шесть поцеловал у нее руку, говоря:

— Спасибо, красавица, царица души моей. Я не заставлю тебя раскаиваться в твоих милостях ко мне.

— Да пойдешь ли ты наконец, упрямая голова! — закричала тетка. — Не могу же я ждать вас целый год. И если Брюлета не последует за мной сию же минуту, то молодая, пожалуй, еще бросит гостей и сама придет за ней!

— Ступай, ступай, Брюлета, — сказала Теренция, — а я побуду с ребенком, глаз с него не спущу — головой тебе отвечаю.

— Разве ты не пойдешь с нами, моя красавица? — сказала тетка, которая все время смотрела на Теренцию как на чудо какое-нибудь. — А я, признаюсь, на тебя рассчитывала.

— Я приду после, бабушка, — отвечала Теренция. — Мне нужно еще вынуть брату платье, приличное вашему празднику. Мы, как видите, прямо с дороги: и переодеться не успели.

Тетка увела Брюлету, которая хотела было взять с собой ребенка, но Теренция упросила поручить его ей, желая, чтобы Гюриель побыл на свободе со своей возлюбленной и наговорился с ней досыта, а малый ребенок, конечно, не дал бы им и двух слов сказать. Мальчугану это не понравилось. Видя, что его душенька уходит, он принялся кричать и рваться из рук Теренции.

— Тс! Нишкни! — сказала она, смотря на него строго и серьёзно. — Кричать не надо… Да, мой голубчик, не надо.

Шарло, не привыкнув к приказаниям, так был поражен этим тоном, что примолк тотчас же. Видя, что Брюлета боится его оставить на попечение девушки, которая в жизнь свою не дотрагивалась до ребенка, я вызвался принести его к Брюлете, когда будет нужно, а ей посоветовал не задерживать тетушку, которая начинала уже терять терпение.

Теренция, со своей стороны, прогнала брата в другую комнату бриться и одеваться. Когда мы остались одни, я стал помогать ей выгружать сундуки и разбирать платье. Шарло между тем не смел пикнуть и смотрел на нее с изумлением. Передав Гюриелю вещи, которыми нагрузила меня Теренция, я спросил ее, не хочет ли она также приодеться и не пойти ли мне на это время прогуляться с малюткой.

— Я пойду в таком только случае, — отвечала она, положив свою одежду на постель, — если это необходимо для Брюлеты. Если же она может обойтись без меня, то скажу тебе откровенно: мне бы хотелось лучше остаться здесь, без хлопот. Во всяком случае, я буду готова в две минуты, и провожать меня нет никакой надобности. Я привыкла отыскивать и устраивать помещения в дороге не хуже любого сержанта в походе, и куда бы мы ни пришли, мне везде хорошо и удобно.

— Так ты не любишь танцевать, — спросил я, — и потому только хочешь остаться дома одна, а вовсе не потому, что боишься новых людей?

— Да, — отвечала она, — я не люблю плясок, шуму, пьянства, а пуще всего ненавижу пустую трату времени, за которой следует всегда скука и уныние.

— Да ведь не все же пляшут для того только, чтобы плясать! Нет, видно, тебе страшны или противны разговоры наших парней с молодыми девушками.

— Я не нахожу тут ничего страшного или противного, — сказала спокойно Теренция. — Мне скучно — вот и все тут. У меня нет такого ума, как у Брюлеты. Я не умею ни ответить кстати, ни пошутить вовремя, ни поговорить порядком. Я глупа и забывчива, и потому в веселой компании мне становится как-то неловко, как волку или лисице, если б их пригласили на танцы.

— А между тем, вид у тебя далеко не волчий и танцуешь ты так чудесно, как ветви гибкой ивы, когда их колышет тихий ветер.